Российские кинематографисты скорбят об Алексее Германе
Да, это действительно произошло пятнадцать лет назад. Да, это действительно был полузакрытый или даже совсем закрытый — что называется для своих — предпремьерный показ фильма Алексея Германа-старшего «Хрусталёв, машину!». Да, передо мной в маленьком просмотровом зале Музея кино, который тогда еще не пустили по миру с Дружинниковской улицы, стояла женщина средних лет, и именно она, указав изящной рукою на место слева от меня, спросила: «Здесь свободно?». Она стояла в «контровом» свете, лица во всех подробностях не было возможности разглядеть — наверное, «виной» тому неброская, почти неуловимая косметика… Но точеная фигурка и неподражаемые интонации голоса подтолкнули к мысли: передо мною — никто иная, как Людмила Марковна Гурченко. «Да, конечно, свободно». — «Благодарю». Без лишних слов началась трудная, вязкая, противоречивая, заставляющая не просто думать, чувствовать, а самым настоящим образом РАБОТАТЬ ВСЕМ СУЩЕСТВОМ СВОИМ картина Германа. Странным образом сознание раздвоилось: с одной стороны, я пытался вжиться в изощренную, нарочито выморочную стилистику «Хрусталёва…», с другой — не без удовольствия замечал, как чудесная зрительница слева от меня буквально вытянулась в струнку; так, не шелохнувшись, она и просмотрела весь фильм; так, в предельном внимании и сосредоточении она и прожила все эти невероятные 140 минут. Сама того не ведая, она делилась со мной своей энергетикой — и это, клянусь, была светлая, какая-то даже трепетная энергетика.