Дозорные
Подборка высказываний классика в его день рождения 14 июля Ингмару Бергману исполнилось бы 97 лет. Он был велик, как скала, и даже сложный характер не помешал (или даже помог) ему на много десятилетий вперед определить лицо шведского кинематографа, за что иные современники и потомки ему не слишком-то благодарны. Но его длинная и плодовитая жизнь в искусстве (Бергман ушел из жизни восемь лет назад) подарила нам много полезных высказываний о кино, театре и отношении с окружающим миром. Вот некоторые из них. 1. Я не очень-то терплю нытье — ни свое собственное, ни чужое. 2. Искусство как самоудовлетворение может, безусловно, иметь определенное значение — в первую очередь для художника. 3. Литература, живопись, музыка, кино и театр сами зачинают себя и сами себя производят на свет. 4. В немногочисленных заповедниках художников карают, считая искусство опасным и потому достойным удушения или контроля. В основном же, однако, искусство свободно, бесстыдно, безответственно, как сказано: движение интенсивно, почти лихорадочно и напоминает, как мне представляется, змеиную кожу, набитую муравьями. Сама змея давно мертва, съедена, лишена яда, но оболочка, наполненная суетливой жизнью, шевелится. 5. Неизмеримое преимущество и в то же время недостаток режиссерского труда состоит в том, что здесь не бывает виновных. Практически каждый человек при случае может кого-то обвинить или на что-то сослаться. Но не режиссеры. Они обладают непостижимой возможностью создавать собственную действительность или судьбу, или жизнь, или назовите это как хотите. Я не раз обретал утешение в данной мысли, горькое утешение, приправленное долей досады. 6. Однажды я упомянул, что «Персона» спасла мне жизнь. Это не преувеличение. Если бы у меня хватило сил, я бы, по всей вероятности, вышел из игры. Самое важное — мне впервые было безразлично, как воспримут картину зрители. Я наконец-то послал к черту (где ему и место) евангелие понятности, вколоченное в меня еще с тех пор, «Фильминдастри». Сегодня мне кажется, что в «Персоне» — и позднее в «Шепотах и криках» — я достиг своего предела. Что я свободно прикасаюсь к бессловесным тайнам, выявить которые способен только кинематограф. 7. Как хорошо быть свободным: спишь, позволяешь желанию идти рука об руку с нежеланием, и тебе безразлично, что с тобой случится. Собираюсь проржаветь насквозь. 8. Все мои фильмы могли быть черно-белыми, кроме «Шепотов и криков». В сценарии написано, что я задумывал красный цвет как выражение сути души. Ребенком я представлял себе душу в виде дымчато-синего, похожего на тень дракона, некоего громадного парящего крылатого существа — наполовину птицы, наполовину рыбы. Но внутри дракон был сплошь красный. 9. В сущности, я все время живу во снах, а в действительность лишь наношу визиты. 10. Не вовлекай чувства в то, что ты видишь. Тогда ты видишь всё. 11. На берегу я могу дать волю гневу, могу выть от бешенства. В лучшем случае взлетит в небо чайка. На сцене же произойдет катастрофа. 12. Общение между людьми ограничено большей частью сплетнями и критикой чьих–то поступков. Это наблюдение постепенно заставило меня избегать так называемой светской жизни. Мои дни проходят в одиночестве. 13. Фильм, если это не документ, — сон, греза. Поэтому Тарковский — самый великий из всех. Для него сновидения самоочевидны, он ничего не объясняет, да и что, кстати сказать, ему объяснять? Он — ясновидец, сумевший воплотить свои видения в наиболее трудоемком и в то же время наиболее податливом жанре искусства. Всю свою жизнь я стучался в дверь, ведущую в то пространство, где он движется с такой самоочевидной естественностью. Лишь раз или два мне удалось туда проскользнуть. 14. Я обычно говорю, что на сцене мы стопроцентные люди, когда же сходим со сцены, от нас остается меньше тридцати пяти процентов. Мы внушаем себе и, прежде всего друг другу, будто мы стопроцентные люди, и в этом кроется наша фундаментальная ошибка. Мы становимся жертвой собственных иллюзий. Раздираемые страстями, заключая браки друг с другом, мы забываем, что нас толкает к этому наша профессия, а вовсе не то, кем мы предстаем после закрытия занавеса. 15. «Ритуал» — фильм довольно мрачный, неприкрыто агрессивный — привел в ужас как редакцию телетеатра, так и критиков. Уйдя с поста руководителя «Драматена», я кипел тяжким гневом: мы вдохнули жизнь в этот замок спящей красавицы, выявив лучшее, что в нем было. Провели полную реконструкцию Дома с пола до потолка и начали ставить современную драматургию. Мы играли пьесы для детей на большой сцене и давали школьные спектакли в театре «Чина». Мы гастролировали. Мы работали в бешеном темпе — более 20 спектаклей в сезон. Мы максимально использовали возможности театра. Вместо благодарности нам, мне намылили шею. У меня не было случая излить свой гнев. Он выплеснулся в «Ритуале».
