Дозорные
В Москве прошла ретроспектива Веры Хитиловой У павильона британской студии «Шеппертон» Милош Форман , в перерыве между съемками сцен «Регтайма «, закуривает сигару, и тут на него набрасывается строгая дама, желающая знать, какие идеи для него важны в той сцене, которая сейчас в работе. Форман вяло пытается отбиваться на английском с чешским акцентом, дымит и задумчиво смотрит по сторонам. Ему есть, что сказать, но он не спешит раскрывать карты перед Верой Хитиловой , соратницей по чешской (или чехословацкой) новой волне, с которой у них, кажется, больше различий, чем общего. Практически с этого диалога начинается «Хитилова против Формана: Ощущение взаимосвязей», документальная лента Веры Хитиловой, снятая в 1981-м. История не столько про двух больших режиссеров, сколько про творчество, географию, свободу личности и личности же трагедию. Редкий фильм, не демонстрировавшийся около тридцати лет, показали в рамках ретроспективы режиссера, устроенной Эйзенштейн-центром (бывший коллектив Музея кино) и Чешским культурным центром в кинотеатре «Пионер». Ретроспектива, в которой можно было пройти от ранних, дипломной и дебютной, работ Хитиловой до тех, что она сняла в 80-е. Чуть выбивается, в смысле времени, а не уместности, еще одна документальная лента в этом списке – «Троя в метаморфозах времени», снятая в 2003 году. Сама же ретроспектива — это эволюция автора длинной в несколько десятилетий, которую можно было попытаться ухватить за две недели показов. Это история с началом, но еще без конца, без 90-х и 2000-х (в отличие, увы, от истории самой Хитиловой, которая ушла из жизни в прошлом году). В каком-то смысле это, как и любая ретроспектива, трибьют режиссеру. Режиссерский диалог — в прямом и переносном смысле — в ленте «Хитилова против Формана» примечателен не в последнюю очередь благодаря разным «реакциям» на советские танки в Праге 1968 года. Форман решил, что это сигнал к эмиграции и уехал в Америку, Хитилова осталась на родине, пережила период неугодности, когда практически не снимала (до середины 70-х), и с неотступным рвением вернулась к работе. В этой, как и в других документальных лентах режиссера, бросается в глаза не только дерганая, склонная к постоянному движению и смене крупностей камера, но умение Хитиловой наполнять пространство картины рифмами-противопоставлениями. Нью-Йорк, где в легендарном отеле «Челси» Форман лежит в кровати и вспоминает детство, и Прага — место силы его интервьюера, которому посвящены неигровые ленты «Прага — беспокойное сердце Европы» и «Троя в метаморфозах времени» (Троя — один из пражских районов). Как и группа бегунов, возникающая к финалу картины, Форман не брезгует пробежками — и разговоры о свободе, личностной и общественной, находят визуальное воплощение в этих перекличках. Свобода же по Хитиловой — вещь не то что обманчивая, а утопическая. Это прослеживается уже в дипломном фильме «Потолок», где манекенщица Марта сначала сбегает от скучной учебы на медфаке на подиум и в богемные тусовки, но и там не находит счастья, бродя по улицам, подобно персонажам Кассаветиса , но практически не участвуя в бесконечных диалогах, а лишь выступая их свидетелем. Вера Хитилова, прошедшая будни внештатной манекенщицы, тоже вечный свидетель. В ранних работах она вместе с операторами выстраивает визуальный ряд картин в духе синема верите, будто сцену не задумали, а случайно поймали, фиксируя происходящее вокруг. Одним из классических приемов режиссера стало изображение случайной публики, занятой своими делами, эдакое «документальное» вкрапление даже в художественные фильмы. Киноязык ее неигровых лент тоже живой, парящий, скользящий по городским и природным пейзажам, но не лишенный остроты, игровой сути. Хитилова не устает играть со зрителем, пуская фоном к эпизоду про популярнейший кабак Трои звук гулянки или — уже в художественных фильмах — сочетая в кадре профессионалов и дилетантов, переозвучивая одного актера голосом другого, сочиняя пластические рисунки роли, органичные только в пространстве ее картин. Слово «картина» вообще очень точно подходит ко многим работам Хитиловой, особенно к тем, что создавались в соавторстве с Эстер Крумбаховой, художницей и сценаристкой. Самая известная из них (и в фильмографии режиссера), конечно, «Маргаритки » — история про двух Марий (Житка Церхова , Ивана Карбанова ), которые решили под стать испорченному миру быть испорченными так сильно, как это только возможно. Определения «авангард» и «сюрреализм», употребляемые по отношению к Хитиловой, во многом проросли из этой картины, где простоту сюжета оттеняют три кита ее творчества — поток визуальной изобретательности, библейский подтекст и склонность к сатирическому морализаторству. Своего рода орнамент напоминают и визуальные рифмы — всевозможные бабочки, яблоки и прочие повторяющиеся элементы, — изображенные, например, в картинах «Маргаритки», «Райских деревьев вкушаем плоды » или «Ставка – яблоко». Внутри этого пространства происходит борьба женского и мужского, а точнее — человеческого и системного. Тут самое время вновь вспомнить документальный портрет Милоша Формана, который за поеданием курицы с рисом (ироничный взгляд Хитиловой всегда при ней), как раз и рассуждал о том, что люди склонны к созданию неких систем (школа, семья, государство), которые сначала упорядочивают их жизнь, а потом превращают в трагедию: человек всегда проигрывает системе. В схожем ключе Вера Хитилова рассказывает о женщинах социалистической Чехословакии: через призму ли синема верите, или сюрреалистической притчи. Дуэт Марий в «Маргаритках» в желании стать испорченными и отринуть навязанные нормы заходят в тупик, героини ранней картины Хитиловой «О чем-то ином» — гимнастка Эва и домохозяйка Вера — оказываются заложницами ролей «чемпионка» и «хранительница домашнего очага». Прокладывавшая самобытную режиссерскую дорогу в условиях патриархата, помноженного на социализм, Вера Хитилова искала разумное, доброе, вечное и свободу. Не просто свободу действия, а что-то, отличное от тупика (а ее героини нередко пытались найти освобождение в изменах или игривом, торжествующем легкомыслии, но тоже тщетно). И за эти упорство с фантазией Хитилова, не соблазнившаяся эмиграцией, пожалуй, заслужила титул беспокойного сердца Европы.
