Фестивальная колонка
Что сейчас происходит на Каннском фестивале Вы думаете, Канны – это треск и блеск, приемы и смокинги, Шварценеггер и Ален Делон в шаговой доступности? Помилуй бог, конечно, нет. То есть все это есть, но вы ничего этого не увидите. Вы приехали сюда работать на том невидимом фронте, который только издалека кажется синекурой. Хотя… Хотя, конечно, посмотреть в глаза Вуди Аллену , задавая ему вопрос (ура, повезло!) на пресс-конференции, встретить его усталый-усталый, мудрый старый взгляд («отстали бы все от меня!») и, пока он отвечает на вопрос, разглядывать его клетчатую ковбойку, гадая – в прошлый раз он был в ней же или просто у него много одинаковых, — эта да, это синекура синефила. И первым, самым первым – увидеть его новый фильм. На этот раз – «Иррациональный человек» , показанный здесь вне конкурса. Вот синекура. И убедиться, что в свои без малого 80 Вуди Аллен по-прежнему любознателен, пытлив и изыскан. Любовная история профессора философии и студентки, разыгранная Хоакином Фениксом (казалось бы, меньше, чем он, на философа не похож никто в американском кино) и красоткой Эммой Стоун , как всегда у Аллена, дышит Достоевским, Раскольниковым и его «Тварь я дрожащая или право имею?» Но если в «Матч пойнт» автор с неизбывной грустью отвечал на этот вопрос положительно, теперь его больше интересует тема неизбежности наказания. Как всегда – легко, смешно, остроумно Вуди Аллен элегантно расставляет главных героев по местам – кто какого заслуживает. Точнее – он их давно расставил, а теперь любуется, как старый коллекционер солдатиками, передвигает, играет. Аллен давно уже не участвует ни в каких конкурсах – говорит, запала давно уж нет. Мировую премьеру провести на Лазурном берегу – это пожалуйста, а соревноваться с кем-то – упаси Бог. Пусть молодежь резвится. В основном конкурсе молодежи, кстати, не так уж много. Участники по большей части проверенные, известные в мире вообще и в Каннах в частности. Здесь, сколько бы ни возмущались многие поборники объективности, есть свой «пул». Что бы ни снял, скажем, Гас Ван Сент – он будет в каннском конкурсе. Что бы ни снял Нанни Моретти – он приглашен. Жак Одийяр, Маттео Гарроне – всем им прямая дорога на Лазурный берег с любым новым фильмом. Это многих раздражает – дескать, вот снимет Гас Ван Сент лабуду – а все равно будет подниматься по знаменитой красной лестнице, потому что свой. Где справедливость? Хочется успокоить радетелей объективности – никто из «пула» лабуды не снимет, а если и снимет – это будет лабуда у кого надо лабуда. Кстати, Ван Сента освистали. Пресс-показ его конкурсной картины «Море деревьев» закончился свистом и недовольным «бу-у!» — так здесь всегда выражают свое «фе» даже по отношению к классикам. Скрепя сердце, признаем, что в этом «бу-у» немалый резон все же был. Ван Сент давно уже потихоньку дрейфует в сторону мелодрам для домохозяек – вспомнить хоть «Не сдавайся» с Миа Васиковски о смертельно больной девушке и ее душераздирающей любви. В новом фильме он снабдил мелодраму о математике Артуре (Мэтью Макконахи ), потерявшем любимую жену (Наоми Уоттс ) и решившем отправиться на склон Фудзиямы, чтобы там свести счеты с жизнью, всеми атрибутами слезоточивого искусства. Тут и обритая наголо жена на больничной койке, и цветок, выросший вместо отлетевшей души, и безутешный рыдающий муж, забывающий, само собой, побриться. Автору «Моего личного штата Айдахо» и «Слона» могли простить все что угодно, но цветок не простили. Такие сказки, похоже, уже не проходят. То ли дело сказка, рассказанная Маттео Гарроне, с таким знакомым нам называнием – «Сказка сказок». Сеанс черной магии и ее разоблачение – посмотрите, дорогие зрители, откуда выросли так любимые вами сказочки Перро и братьев Гримм. Когда б вы знали, из какого сора… Имя тому «сору» — Джамбаттиста Базиле, в 16-ом веке напридумавший брутальных сказочек, которые потом знаменитые сказочники сбрызнули амброзией, заглушившей запах крови, из грязных жестоких правителей сделали трогательных королей, а из людоедов-убийц – разного калибра Шреков. Мир Гарроне населен развратными королями, устроивших из дворца бордель (Венсан Гаррель) и раскормивших блоху до размеров упитанного человека (Тоби Джонс ), двумя похотливыми старушками-сестричками, королевой (Сальма Хайек ), настолько одержимой мечтой о ребенке, что, не поперхнувшись, съедает сырое сердце подводного чудища – ей напророчили, что, съев эту громадную кровоточащую гадость, она непременно понесет. Сказка, вывернутая наизнанку, ударившаяся оземь и превратившаяся в тоскливую реальность, — это и есть «Сказка сказок» Маттео Гарроне. Еще одна страшная сказка нынешних Канн – «Лобстер» Йоргоса Лантимоса, когда-то объявленного зачинателем греческой «новой волны». Греческая волна так и не нахлынула, но Лантимос стал заметной фигурой на европейском кинонебосклоне. Его антиутопия «Лобстер» с Колином Фареллом в главной роли рисует близкое будущее, в котором у людей уже успели поменяться стандарты отношений. Здесь действует правило: ты не должен жить один, без пары. Если ты оказываешься один – тебя отправляют в специальный отель за городом на 45 дней, где ты должен найти себе пару, а если не найдешь – превращают в животное. По твоему выбору. Поэтому по лесам вокруг отеля слоняются верблюды, павианы, павлины и прочая живность. Герой, брошенный женой архитектор Дэвид, приезжает в отель с псом на поводке – это насильственная реинкарнация его родного брата, так и не обретшего пару. Сам Дэвид в случае чего просит превратить его в лобстера – живут все-таки по сто лет. В этой сказочной антиутопии самым страшным оказывается новый диктат общества, выработанный за сравнительно недолгое время, — диктат несвободы. И страшнее всего то, что несвободу обеспечивает в фильме не государство – его здесь не видно, — но уже сформированное послушное сознание каждого отдельного человека и всего общества в целом. Впрочем, все разговоры о свободе-несвободу можно прекратить сразу, как только посмотришь фильм венгерского режиссера Ласло Немеша»Сын Саула». На момент, когда пишутся эти строки, «Сын Саула» — безусловно, самый выдающийся фильм нынешнего Каннского фестиваля. Картина – полнометражный дебют 40-летнего режиссера, снимавшего до этого короткометражки. Фильм – о зодеркоманде Освенцима, об одном из членов этой команды – еврее Сауле, который вдруг решает во что бы то ни стало провести над одним из погибших в лагере мальчиков необходимый еврейский религиозный ритуал и похоронить его по-человечески. Все остальное время Саул пытается забрать тело и совершить погребение. Впрочем, сюжет значения тут не имеет, он совершенно условен. Но режиссеру удалось сделать невозможное – показать ужас концлагеря, не показывая ни крови, ни трупов, ни задыхающихся в газовой камере людей. Более того – он словно изо всех сил пытается ничего этого не видеть, как пытается отрешиться от сути своей кошмарной работы и Саул. Камера показывает нам героя почти все время со спины, с затылка, мы может лишь догадываться, чем занимается этот человек, иногда видим это краем глаза – вот, кажется, он сгружает выезжающие из газовой камеры трупы. Вот он вместе с остальными членами зондеркоманды перебрасывает лопатой пепел в реку. Понятно, что это за пепел, но и Саул, и режиссер, и все мы словно не знаем, не хотим говорить об этом. Закрыть глаза, уши, молчать, не видеть, не слышать. Трагедия проходит словно все время где-то рядом, но ее концентрация от этого поразительным образом достигает ста процентов. Страшнее ничего видеть не доводилось давно. Причем заметим, нагнетание ужаса – это происходит не с помощью рек крови, груд изуродованных тел, воплей страха и страдания, а вот так, словно по касательной, словно случайно – не хотел видеть, а увидел. Потому что не видеть ад нельзя – он всегда рядом. Пожалуй, это стоит даже ковбойки Вуди Аллена и его взгляда. Это – концентрация искусства. Именно за этим, а не за вечеринками и набережной Круазетт, и есть смысл сюда ехать.
