Киношные интервью
В прокат выходит трагикомедия «Ч/Б» от режиссера-дебютанта Евгения Шелякина. Националисту Ярославу в исполнении Алексея Чадова какими-то неведомыми силами посылается ангел-хранитель в лице мелкого жулика Нурика. Его роль в фильме исполнил Мераб Нинидзе , известный по картинам «Лунный папа» Бахтиёра Худойназарова и «Бумажный солдат» Алексея Германа-младшего. Мераб Нинидзе рассказал о том, как ему удалось изменить актерское амплуа, стоит ли делить мир на черное и белое и можно ли сделать «селфи» со Стивеном Спилбергом. В этом фильме у вас достаточно необычный образ. Мы привыкли вас видеть в роли человека интеллигентной профессии, красавца-интеллектуала, а тут вы такой разбитной, хулиганистый жулик. Как вы себя чувствовали в этом амплуа? Прекрасно, если честно. Несмотря на то, что я чаще играю серьезные драматические роли, мое нутро очень веселое. Когда я дома, с друзьями, с близкими людьми, я всегда их веселю, стараюсь поднять настроение, рассказываю разные шутки и байки. Я думаю, что по своему позыву я клоун. На большом экране или в театре до клоунады не доходило. И это меня всегда интересовало. Думаю, любому артисту хочется попробовать себя в этом жанре. Мы же все зависимы: нельзя просто выйти на улицу или написать в социальной сети «Пожалуйста, займите меня как комического артиста, я ведь очень смешной, когда у себя дома». И когда я прочитал сценарий «Ч/Б», то сразу сказал однозначное «да», у меня вообще не было сомнений. Я не был знаком с моими партнерами – ни с Лешей Чадовым, ни с Сергеем Маковецким , не знал режиссерскую группу. И это было, наверно, еще интересней, потому что во время работы над этим фильмом я познакомился с такими творческими и вдохновленными людьми, которые в меня поверили как в комического артиста. Комедию играть, как мне кажется, сложнее, надо иметь какой-то внутренний камертон. И было здорово поддаться этому процессу и отдать себя такому интересному эксперименту, где тебя начинают переделывать, и ты очень доволен этим как актер и как человек. Евгений Шелякин рассказывал, что он как дебютант скованно себя чувствовал, и что вы, и Алексей, и Сергей привнесли какие-то свои наработки в роли. Вот вы лично какую-то изюминку дали своему герою? Мы когда работали над образом Нурика, сразу решили, что не можем предлагать людям какой-то стереотип, который все видели уже 150 раз. И мне кажется, что Евгений, когда меня пригласил на эту роль, понимал, что из этого вырастет какой-то интересный персонаж. Для нас принципиально было уйти от пошлятины, найти что-то новое. Долго нам хотелось иметь какой-то абсолютно конкретный жест Нурика, который несколько раз повторяется. И когда мы читали сценарий, я подумал, что у него в мозгах, наверное, пересекаются все его проблемы, все, что у него происходит. У него же хаос абсолютный, он же по своим каким-то принципам живет, в своем мире. И у меня был такой жест: когда Нурик начинает подсознательно мучиться какими-то планами (то он вдруг человек, то ангел, потом его вдруг грабят, потом сам он грабит – в общем, ему надо каждый день переделывать свой план, у него в мозгах постоянно что-то происходит), я очень упорно трогал свои виски и старался их уладить, погладить. И в этом было что-то необычное, не очень прямое. И когда я в Сочи посмотрел фильм, я Жене сказал, что хорошо, что этого жеста нет в таком количестве. Женя полностью управлял съемочным процессом, и буквально через две недели все лилось уже как само собой разумеющееся: вдруг появилась динамика, походка моего персонажа, мы придумали эти белые носки, черные мокасины, сумку. Вот такие детали ненавязчиво дают возможность поверить в этого персонажа. И я уже больше никому не буду напоминать врача из «Бумажного солдата». Кто-то даже, может, вообще не поймет, что это один и тот же человек. И думаю, что для актера это самое крутое. Фильм «Ч/Б» затрагивает межнациональные отношения. Вас эта тема не смутила? Я уже 20 лет живу в центре Европы. Я уехал в эмиграцию, когда Советский Союз разрушился. Проблема нетолерантности, ксенофобии существует везде. Если так по-простому ее объяснить – это страх чужого, не своего, страх, что тебе не объяснили, не показывали что-то. И каждый человек справляется с этим страхом по-разному. В Европе, мне кажется, люди больше общаются между собой по этой теме. И они стараются больше этой тематикой заниматься, чтобы существовал диалог, чтобы, если людей бьют на улице, это обсуждалось не на уровне эмоциональных обид, а на уровне вопросов о том, почему такое происходит, как это можно остановить или превратить во что-то другое, полезное нам, потому что к концу дня мы все-таки должны жить вместе на этой планете, никак человек не может уйти в себя, мы нужны друг другу. Большие города сделаны для того, чтобы люди приезжали туда и жили друг с другом в мире. А если наше национальное происхождение начинает работать против нас и мы становимся людьми второго-третьего сорта, у нас нет шанса на то, чтобы достичь определенного успеха в профессии или в личной жизни. Вот эта градация, что есть люди первого сорта, есть люди второго сорта – может быть, это громко сказано, но это фашизм, это определенное внутреннее отношение ко всем, кто не представляет твои интересы. И если диалога нет, все остаются при своем мышлении. И, наверное, легче управлять людьми, когда такой диалог запрещен. Когда есть только черное и только белое. Да, как в названии фильма. Прекрасно, что еще раз сказали об этом. Где это черное кончается и превращается в белое или наоборот? Может быть, жизнь серее, чем мы думаем, и она ни черная, ни белая, а просто серая. И как мы реагируем, то, что показываем своим детям пример, что не берем оружие, не убиваем друг друга – я думаю, что это самое важное. Единственное, что человек может сделать – это дать своему окружению маленький пример того, что ты сам можешь сделать для этого диалога. В том числе и поэтому я приехал на премьеру этого фильма в Москву. Я очень хотел постоять рядом с группой, обнять всех и посмотреть со зрителями кино еще раз. А в тему ксенофобии я бы не хотел углубляться. Там, где я живу, там, наверное, тоже такое есть, но это не носит такой агрессивный характер, потому что людей учат прислушиваться к другим. Может быть, этот фильм как-то поможет разрешению проблем с ксенофобией. Может быть, кто-то увидит его, зайдет в метро, подумает о Нурике и не захочет кого-то ударить, продемонстрировать агрессию. Вы сами себя где лучше чувствуете: в Австрии, где живете, в России, в Грузии? Влияют ли на вас эти межнациональные отношения? В 2008 году, когда в августе была война между Грузией и Россией, мы как раз представляли фильм «Бумажный солдат» на Венецианском кинофестивале. Там была русская делегация. Мне позвонил Алексей Алексеевич Герман и сказал, что считает, что я должен приехать представить этот фильм вместе со всеми. А я не знал, как поступить, когда такие новости – несмотря на то, что я тогда уже не жил в Грузии, но все равно, когда я видел по телевизору кадры, у меня у самого просыпалась какая-то агрессия: как я могу с русскими сейчас представлять фильм, а тут бомбят в параллельном режиме. Когда Алексей позвонил, у нас был очень интересный и честный разговор. Он говорил, что если я не приду, нас будут ругать, обольют грязью, будут спрашивать, почему нет этого, потому что вы их так? И Алексей сказал: «Если честно, фильм у нас получился достойный, и если мы появимся вместе на презентации этой картины — вы грузин и я русский – это сможет доказать то, что есть территория, где можно найти общий язык – это искусство». Когда искусство превращается в политику – это жестко очень. И я всегда переживаю, что многие люди думают, что актер, который появляется перед публикой, он несет определенную идеологию. А актер – это человек настроения, он может в начале дня думать одно, а потом – другое. Творчество – это сумасшествие, и в нем невозможно сказать, что является истиной. Она всегда меняется, эта истина, и актер знает это как никто другой. Мы гибкие люди, эмоциональные. Когда просят нас комментировать какие-то политические события, я всегда сожалею об этом. И требую от себя либо говорить только то, в чем ты уверен и что тебе действительно важно, либо вообще не высказываться. И вот тот пример 2008 года, где и мое происхождение, и политические моменты сыграли свою роль, меня этому научили. То же самое, кстати, происходило и на Берлинском кинофестивале с фильмом «Под электрическими облаками» – это копродукция Украины, России, Польши. Вы сразу же согласились на участие в этой картине Алексея Германа-младшего? Фильмы Алексея – это что-то отдельное в моем творчестве. Он занимает особенное место, как отдельная планета. Я абсолютно ему доверяю. Мне всегда интересно с ним, его мировоззрение, как он рассказывает истории. Его фильмы – произведение искусства в полном смысле этого слова. Это произведения, где хореография, музыка, изображение, человеческое лицо, цитаты из литературы начинают жить как одно целое и превращаются в единую материю. Это очень интересно. Вас не удивила многоструктурность картины «Под электрическими облаками»? Я знал свою историю и не знал другие. Алексей думал, что мне это не нужно знать. Когда мы снимали мою историю в Днепропетровске и Харькове, как раз тогда другие истории еще писались. Так что это была одна из первых, с которых начались съемки этого фильма. Я не знал, в каком контексте прозвучит эта история, у меня было такое ощущение, что я просто снимаюсь в короткометражке Алексея Алексеевича Германа. Когда я увидел готовый фильм на озвучании, он на меня очень подействовал и показался эмоциональным, отличным от того, что делал Алескей раньше. Он добавил в него что-то новое и необычное и стал еще уникальнее, на мой взгляд. А тема фильма – вот это ощущение «лишнего человека» — она вам близка? Надо просто уметь ухаживать за собой, следить за собой, не давать себе пускать слюни. У меня не было в жизни больших ожиданий, я думаю, из-за этого я доволен тем, что у меня есть. Когда мне было 18, я думал, что в 26 все закончится, и надо будет все придумывать и делать заново. А жизнь такая, что она сама себя выдумывает. Вы начинали свою актерскую карьеру с фильма «Покаяние» Тенгиза Абуладзе , с которым многие в ходе бурной дискуссии сравнивали недавний «Левиафан» Андрея Звягинцева. Это круто, я с удовольствием передаю эстафету таким достойным людям. Вы следили за дискуссией вокруг «Левиафана»? До определенного времени. Смотрел, что говорят, пишут в социальных сетях. Это интересно. Нас тоже очень ругали за картину «4 дня в мае» , нас тогда облили, оплевали, сказали, что это фальсифицирование истории. Жаль. Может быть, это не самый удачный фильм по этой теме, но там была человеческая история затронута на самом деле. И подтекст политический, который этому придали, меня расстроил. «Левиафан» – другая картина, совершенно других художественных достоинств. Это очень хороший фильм, на мой взгляд. Я не думаю, что этот фильм исключительно о России, он о человеке вообще. И нельзя вешать на него ярлыки. «Покаяние» было антисоветским, а «Левиафан» – антирусский. Я не думаю, что это на самом деле так. Он заставляет задуматься. Я не думаю, что каждый человек, которого мы встречам на улице и который прилично выглядит, такой же приличный внутри и несет добро своему окружению. Жизнь иногда жестче, чем кино. И если честно, она жестче, чем фильм «Левиафан». И если кому-то кажется, что фильм обидно смотрится, взгляните на жизнь людей вокруг. Хотела отвлечься от политики и спросить про вашу театральную карьеру. Она неудачно сложилась, к сожалению. Хотя у вас и в театре было впечатляющее начало – у Роберта Стуруа. Мы прожили 10 лет как театральная труппа малого зала театра Руставели. И потом, когда началась разруха, это коснулось и театра, и кино в Грузии. Все остановилось. Потом была эмиграция, я искал сам себя. После этого я вернулся в театр единственный раз – в 2003 году, когда просто очень скучал по театру, по сцене, по живому исполнению. Я думал, что превращаюсь в деревянного киноактера, который просто проходит через какие-то роли и ничего не остается, нет живого ощущения профессии. И тогда я поехал в Тбилиси, буквально встал на колени перед моим однокурсником Леваном Цуладзе и попросил занять меня в театре. Ради этого я отказался от нескольких кинопроектов. Четыре месяца мы репетировали в Тбилиси, потом полтора года играли спектакль «Венецианский купец». Это был очень хороший опыт. Я до этого не стоял на сцене девять лет, и вдруг оказалось, что ничего не забыто, а наоборот столько накопилось, и тональность другая пошла и голос какой-то другой. Я был счастлив, как маленький ребенок. К тому же партнеры были прекрасные – все свои люди, которые видели меня еще в 16-17 лет, мы играли на моем родном языке Шекспира. Пока больше, к сожалению, такого не повторилось. Но желание вернуться в театр по-прежнему есть. И я надеюсь, что если не к концу этого года, то уж точно в следующем году вновь выйду на сцену. Зато теперь вы снимаетесь у Стивена Спилберга в фильме «Шпионский мост». Сейчас невозможно ничего скрыть! Все в интернете! К сожалению, я не имею официального права говорить ничего кроме того, что это триллер, действие которого происходит во времена Холодной войны в Восточном Берлине. Главную роль там играет Том Хэнкс. Я исполняю небольшую роль советского разведчика, который пытается перетащить американцев на сторону Советского Союза. Мистер Спилберг сказал, что он хотел уйти от стереотипа злого советского человека, который не может говорить на твоем языке, ломает английский. Когда я прошел кастинги на английском, и дело уже подошло к съемкам, мне позвонил ассистент и сказал, что Стивен думает переделать эту сцену на русский. Я сказал, что для меня принципиально важно сохранить английский язык — не потому, что я не играю на русском, я играю, и для меня это не проблема, а потому, что я согласился на эту роль — человека, который нормально общается с людьми на их языке и по-честному хочет показать, какая судьба их ждет в Советском Союзе, если они согласятся на него работать. Зачем ломать русский и играть человека, который не знает языка? Это штамп абсолютный. Такого персонажа не имеет смысл играть. Это может сыграть кто угодно. И каково работать со Спилбергом? Это один из самых обаятельных, творческих, «зажженных» людей, с которыми мне приходилось работать. Когда заканчивались съемки, народ бежал к нему, чтобы сделать селфи, чтобы его обнять, до него дотронуться. Он очень добродушный, его вот хочется обнять и сказать «спасибо». Очень хороший, добрый и очень цельный. И вот на съемках он забегал в комнату и начинал мною управлять. Это все снималось четырьмя камерами, он сам подходил и говорил «Бери и делай, что хочешь». Там не было никакой иерархии. Ты играешь в команде с этими людьми, и ты ведешь себя так, будто это происходит каждый день. И с тобой обращаются так же и от тебя требуют то же самое, что требуют от Хэнкса. И это гениально. Мне интересно, как это будет выглядеть и если это прозвучит так же, как это снимали, то будет прекрасно. Это очень интересный опыт. Буквально в ноябре закончились съемки, фильм монтируется. Он уже осенью выйдет. Они же все делают бешеными темпами. Я надеюсь, что меня не вырежут, может и вырежут, конечно. Шучу. Нет, не сделают этого. Я помню его глаза, когда мы сняли четвертый дубль. Эти глаза не врали. Какие-то еще есть предложения? От Спилберга, например, он же новый фильм уже начал. Не знаю, посмотрим. Не только он там был, еще много интересных людей. И когда ты с ними в одной аудитории что-то творишь, люди смотрят на тебя по-другому, естественно. Иногда бывает, что из этого получается что-то новое. А сейчас я работаю над фильмом в Германии. Картина рассказывает о жизни музы Райнера Мария Рильке. И я играю ее мужа, который был старше ее на очень много лет и всегда верил, что она вырастет и станет ему хорошей женой, но она параллельно влюбляется в молодого Рильке, которого опекал сам муж. Интересный такой любовный треугольник. Посмотрим, что у нас получится.
