Киношные интервью
Режиссер турецкого происхождения Фатих Акин недавно представил новый фильм — историческую драму «Шрам» , приуроченную к 100-летней годовщине геноцида армян в Османской империи. Фильм, получивший награду на Венецианском фестивале, с 19 февраля можно увидеть в кинотеатрах России. Мы поговорили с режиссером о политическом и социальном смысле картины, реакции на него зрителей, свободе слова и участии в производстве российских кинематографистов. Почему вы решили снять фильм о геноциде армян? «Шрам» – это ни в коем случае не кино о геноциде. Это история про отца, который ищет своих детей по всему миру. Рассказ об одиночестве и поиске, своего рода Одиссея, некий универсальный мотив, который должен быть понятен даже тому, кто ничего не слышал о том, что происходило в 1915 году. Разумеется, тема геноцида имеет очень большое значение в политическом и социальном смысле, и мы уделяем ей большое внимание в нашей работе, но я ни разу не говорил, что она центральная. В одном из интервью вы сказали, что ваш новый фильм – вестерн, это действительно так? Вестерн – не в смысле жанр: ковбои, прерии, Джон Уэйн , а в смысле открытие Запада, познание Америки. Основная идея — это взглянуть на эту часть мира глазами человека из совсем другой культуры, раскрыть её через тему миграции. В этом случае мы видим несколько иную Америку, которая складывается как мозаика, как лоскутное одеяло из историй миллионов людей, которые прибыли сюда с Ближнего Востока, Восточной Европы или даже России. В картине много интересных типично американских типажей: капиталисты – фабриканты, дорожные рабочие и т.д. Почему вы пригласили на роль хозяина фабрики Петера Эдельмана, который во многом становится для главного героя символом Америки, Морица Бляйбтроя? Я просто обожаю Морица, мы вместе работали над «Душевной кухней» , «Солино» и многими другими фильмами. Он универсальный актёр, который может сыграть всё, что угодно. Но в этом конкретном случае у него был дополнительный плюс. В начале 20-го века в США мигрировало много немецких евреев, и Эдельман один из них, а у Морица как раз есть еврейские корни, поэтому он очень точно попал в образ. Мне даже не нужно было ничего ему объяснять. Конечно, я мог бы взять какого-нибудь американского актёра, но ему было бы намного сложнее вписаться в роль человека, который совсем недавно пересёк океан, а сегодня олицетворяет собой эту страну. Это правда, что в связи с началом работы над фильмом вы получали угрозы от турецких националистических организаций? Как по-вашему должен себя вести кинорежиссер в такой ситуации? Мне кажется – это комплимент. Да пошли бы они на … Это моя страна, и я имею право говорить всё, что посчитаю нужным сказать. Свобода слова – одна из высших ценностей, которой я не собираюсь лишаться из-за каких-то там м…в. Вы хотите чтобы я замолчал? Я сниму ещё один фильм. Ни в коем случае нельзя показывать таким людям, что у них есть хоть какая-то власть над тобой. Начинай кричать ещё громче. Вы не боитесь умереть за свой фильм, как иллюстраторы из Charlie Hebdo за свои рисунки? Мы все когда-нибудь умрём, просто кто-то раньше, кто-то позже. Конечно, может случиться что угодно, и какой-нибудь фанатик с бомбой подбежит ко мне, но если честно, я гораздо больше боюсь рака. Мне хочется жить дальше и снимать фильмы, думать и говорить о тех вещах, которые мне кажутся важными, и если это связано с неким риском, то я готов рисковать. Как по-вашему, свобода слова имеет границы? Есть ли вещи, о которых нельзя говорить? Никаких границ! Каждый может высказать свою точку зрения, и она, естественно, может кому-то не нравиться, но это не значит, что такое высказывание нужно запрещать или что-то в этом роде. Мне кажется, что если ты по-настоящему веришь в Бога, то тебя не могут оскорбить какие-то рисунки. Ты просто этого не замечаешь. А люди, которые врываются в редакцию с автоматами, – они не настоящие верующие, для них Бог значит всё, что угодно, кроме того, что он значит на самом деле. Это такая подмена понятий, и наша задача по мере сил этому мешать. На главную роль – армянина Назарета Манукяна вы пригласили французского актёра алжирского происхождения, звезду фильма «Пророк» Тахара Рахима. Не было бы более аутентично, если бы вы выбрали армянского актёра? Если бы я снимал в Голливуде, то продюсеры предложили бы мне на эту роль Бредли Купера или Брэда Питта , так что странно говорить в современном мире об аутентичности. Моя задача как режиссера – донести мою историю до максимально большого количества людей, сделать её универсальной, и, как мне кажется, в том, что у меня это получилось огромная заслуга Тахара. Без него это был бы совсем другой фильм. Мне очень хотелось рассказать историю так, чтобы любой человек из любой точки мира мог бы идентифицировать себя с ней. Если бы я снимал кино о современной Армении, то я стремился бы к большей реалистичности или даже документальности, и тогда бы пригласил армянского актёра, но в случае со «Шрамом» я должен был установить некую дистанцию. Почему вы снимали весь фильм на 35-мм плёнку и не использовали цифровые камеры? Я буду стараться снимать на плёнку так долго, как смогу. Конечно, сегодня цифровые технологии находятся на очень высоком уровне, и ты можешь делать с изображением то, о чём ещё 10 лет назад было трудно даже мечтать. Сегодня на цифру можно снимать так, что это будет почти неотличимо от плёнки, но для меня плёнка – это прежде всего другое отношение к самому съёмочному процессу. У тебя заканчивается бобина, и всё — 10 минут перерыв, но что такое 10 минут, когда ты снимаешь? Это время, за которое ты можешь внести поправки, ещё раз обдумать сцену, дать указания актёрам, это всё очень важно. Плёнка накладывает на тебя ограничения – ты не можешь снимать всё подряд и сколько хочешь, ты должен быть максимально сконцентрирован. Энергия всей группы направлена на один конкретный кадр, в этом для меня и заключается магия кино. Герой Тахара Рахима в фильме утрачивает способность разговаривать, это своего рода метафора того, что Турция до сих пор не признала геноцид? Ещё совсем недавно в Турции нельзя было говорить об этих событиях, сейчас, конечно, ситуация понемногу меняется, но всё равно остаётся большое количество вещей, на которые все закрывают глаза. В Турции большие проблемы со свободой слова, и наш фильм, и то что главный герой немой, – это в некоторой степени выпад в сторону правительства, который, я надеюсь, будет замечен. Среди главных достоинств ваших предыдущих работ часто отмечают их ироничность, можно ли было сделать «Шрам» в более ироничном ключе? Здесь нужно было быть предельно серьезным. Если бы тема геноцида армян находилась в общем информационном поле, и все люди знали бы об этой проблеме, если бы на эту тему были сняты сотни фильмов, то возможно было бы допустить присутствие иронии. Но, к сожалению, ситуация совсем иная. Например, Тарантино снял «Бесславных ублюдков». Но перед ним были сняты тысячи серьёзных фильмов о Второй Мировой. У него был не только исторический контекст, но и очень плотное культурное поле, и соответственно, возможность играть по другим правилам. Но есть же «Арарат» Атома Эгояна , «Гнездо жаворонка» братьев Тавиани… Хорошо, даже если я посчитаю и свой фильм, то максимум наберется пять картин. Этого недостаточно. В работе над фильмом принимали участие российские продюсеры Рубен Дишдишян и Арам Мовсесян , как это повлияло на процесс? Участие продюсеров из России даёт большую вероятность того, что у фильма будет очень хорошая прокатная история в России. Мне кажется, российский рынок очень динамично развивается, здесь живёт много людей, которые очень серьезно относятся к кино, поэтому я надеюсь, что и дальше буду работать с российскими продюсерами, а российские зрители будут смотреть мои фильмы. Россия – очень интересная страна, которая находится между Европой и Азией, и если у меня будет такая возможность, то я бы хотел снять один из своих фильмов здесь. В ваших фильмах всегда очень важную роль играет город: Гамбург, Стамбул, Нью-Йорк. Вы бы могли снять фильм о Москве? Я тут всего пару дней, и мне нужно немного времени, чтобы осмотреться. Но даже быстрого взгляда хватает, чтобы понять, что это город, в котором нет ограничений, здесь возможно всё, даже самые безумные проекты могут стать реальностью. Мне бы очень хотелось исследовать Россию. Я хочу проехаться по Транссибирской железной дороге. Кстати, сколько времени это занимает?
