Театральные интервью
Андрей Кончаловский готовится к новому завоеванию Израиля, без единого выстрела, своим искусством — после того, как он уже «взял нас» два года назад с «Дядей Ваней». Сейчас это будут два спектакля – «Дядя Ваня» и «Три сестры». Сочетание беспроигрышное: Чехов, Кончаловский, Театр. Невозможно не посмотреть. Но интересно не только то, что Кончаловский везет нам Чехова, и не то, что он выступает в еще не самой привычной для нас роли театрального режиссера, интересен в первую очередь масштаб его личности. Андрей Кончаловский – один из немногих, кто позволяет себе иметь свой взгляд на вещи, не менять его, и самое главное – открыто его высказывать. Поэтому он один из немногих, кому веришь безоговорочно. Ему исполнилось 75, но у него молодая душа, и поэтому — молодые мысли, молодые спектакли, и даже молодая жена. И поэтому все, что он думает, делает и говорит – интересно. — Премьера вашей постановки «Дядя Ваня» состоялась в 2009 году, через год Вы ее показали в Израиле. Как спектакль развивался за эти три года? — Все течет, все меняется, как в жизни, так и в спектакле. Пока, по-моему, спектакль хуже не становится. — Когда фильм вышел на экран, что-то поправить в нем уже невозможно. Другое дело – спектакль, каждый раз актеры играют его по-другому. А режиссер может вмешаться, что называется, по ходу пьесы? — Безусловно. Я поэтому и езжу на спектакли, смотрю их. Спектакль меняется, и это естественный процесс — актеры растут, по-другому начинают понимать многие вещи. Постановка — это живой мир. И если зритель к ней относится именно так — как к чему-то живому, — то актер пытается понять характер своего героя. И конечно, много всего разного на сцене происходит. Траектория характера — я бы сказал так — от спектакля к спектаклю меняется. — Спектакль «Три сестры» выглядит как прямое продолжение и развитие «Дяди Вани». Для вас было принципиально важно, чтобы практически все актеры, занятые в «Дяде Ване», получили новые роли и в «Трех сестрах», почему? Почему было так важно сохранить актерский состав — Александр Бобровский , Наталия Вдовина , Юлия Высоцкая , Павел Деревянко , Александр Домогаров , Ирина Карташева , Лариса Кузнецова — для «Трех сестер»? — Все очень просто: я не меняю оркестрантов, когда играю другую симфонию! — Невозможно сказать во время работы над постановкой, понравится ли она зрителям. Но предчувствие успеха у вас есть? Что для вас вообще мерило успеха? Вот вы сами для себя знаете про тот или иной фильм, спектакль, оперу — что — вот это да, успех!? — Нет, не знаю. И не думаю, что имею такой уж большой успех… — Позвольте с вами не согласиться – я, как и миллионы зрителей, очень люблю ваш «Романс о влюбленных » и «Рабу любви «… — Я думаю, что успех — это когда есть возможность делать что хочешь и с кем хочешь. И после окончания одной работы начинать новую. И когда ты кому-то нужен. Вот это, по мне, — успех. — Мне интересно, как вы прокомментируете, например, такое мнение критика про «Дядю Ваню»: «Этот спектакль не назовешь открытием, тем более — откровением. Но это достойная постановка, внятная по мысли и эмоции, обеспеченная целым рядом хороших актерских работ. Главная радость, на мой взгляд, — Александр Домогаров в роли доктора Астрова…» — Вообще странно было бы сказать одним словом, что человек, написавший это, не прав — все имеют право высказывать свои мысли. Но, для него, скажем, это — не открытие. А для кого-то Деревянко в роли дяди Вани — абсолютное открытие. Я думаю, что это новая трактовка роли — до того «Дядю Ваню» делали, как драму, и я его снимал точно так же. А с Деревянко получилась трагикомедия, а это — совсем другое. Лично для меня, через 35 лет после постановки пьесы со Смоктуновским , — Павел Деревянко довольно серьезное открытие. — Чем вы руководствовались, когда выбрали Деревянко на эту роль? — Жанром, в котором он работает. Ведь какой артист, такой и жанр получается… — Вы как-то сказали: «Легко любить героев талантливых, не сломленных горем или самой жизнью. Трудно любить посредственных, неспособных на подвиг обывателей». А вы их любите, героев «Дяди Вани»? — Да, безусловно. А как их не любить? Чехов их любил. Я – пытаюсь следовать за ним. — По иронии судьбы, после вашего спектакля в Израиле покажут «Трёх сестёр» Льва Додина. Вы интересуетесь чеховскими постановками в других театрах? — Этот спектакль я не видел, так как вообще мало смотрю чужие постановки. Но я очень уважаю Льва Додина. — Кроме «Трёх сестёр» и «Дяди Вани» Вы уже ставили «Чайку». В связи с этим возникает закономерный вопрос: нет ли у Вас желания поставить ещё одну чеховскую пьесу – «Вишнёвый сад», чтобы полностью закончить чеховскую тему? — Я не думаю, что когда-нибудь закончу тему Чехова, потому что его можно ставить бесконечно, повторять и исправлять. Конечно, у меня всегда есть желание ставить Чехова, так как великой драматургии не так много. Нет никаких других причин ставить Чехова. Причина всегда одна – понять. Понять Чехова. Но кроме Чехова ещё есть Стринберг, Шекспир и Эсхил, так что еще есть, над чем думать! — В августе этого года Вам исполнилось 75. Как вы к нему отнеслись? — У меня не было никаких торжеств по этому поводу: я просто сделал ретроспективу и ознакомил молодое поколение кинозрителей со своими картинами. Кроме того, ещё выпустил спектакль. Этим, собственно, я и занимался, а не праздновал. — Как должны строиться взаимоотношения Художника и Власти? Зависит ли художник от власти? Можно ли быть внутренне свободным в несвободной стране? — Что значит – «должны»? Они вообще могут и не строиться! Но вы знаете, бывает разная власть: власть, которая даёт деньги, – это одна власть, власть, которая контролирует идеологию, – это совсем другая власть. — Допустим, когда вы ставите Чехова, идеологическая власть для вас не важна, да она и не вмешивается: тут все ясно. Но деньги! Вам приходится ходить по инстанциям и просить деньги на свои постановки? — Проходится и, как правило безуспешно. Я вообще ненавижу просить для себя, да и для других тоже… — Вы уехали из Советского Союза в 1980-м году по идеологическим причинам или Вам просто хотелось попробовать свои силы в Голливуде? — Вообще-то я просто хотел путешествовать по миру, а для этого надо было зарабатывать деньги. Если бы я мог тогда зарабатывать деньги в России и свободно путешествовать по миру, я бы из России никуда не уехал. Но сегодня такое стало возможным. — Вы не прижились в Голливуде, несмотря на то, что сняли там несколько очень удачных фильмов, которые до сих пор на виду. Вы открыли миру звезду Настасью Кински. Вашей женой была американская звезда Ширли Маклейн. Фильм «Танго и Кэш » стало той соломинкой, которая «переломила спину верблюду»? После того, как вас оттуда «ушли», вы решили оттуда уехать? — Дело в том, что Голливуд – это не американское кино, как Нью-Йорк – не Америка. В нём существуют определённые правила, которые год от года меняются. Раньше стоимость картины была относительно невысокой, можно было делать разное кино, существовали независимые продюсеры. Потом Голливуд стал униформироваться, в него вошёл Уолл-Стрит, поэтому Голливуд потерял ту самую гибкость и разносторонность, которую имел в 80-е годы. Поэтому я оттуда и уехал. — А по поводу европейского кино, которое отличается от Голливуда… — В европейском кино я мало работал. Оно, конечно, отличается от американского. В европейском кино режиссёр – автор, поэтому он имеет серьёзные возможности, в отличие от американском кино, где авторского очень-очень мало: можно по пальцам пересчитать его представителей. — У Вас есть свой продюсерский центр, который занимается разными видами деятельности: кино, ТВ, клипы, издательские проекты. Много ли к вам приходит предложений со стороны? — Нет, мы занимаемся своими проектами. Сейчас я продюсирую проект Рустама Хандамова (советский и российский режиссёр узбекского происхождения, сценарист, художник, создатель оригинального ассоциативного, метафорического и визуального киноязыка. — Прим. автора). Но это – исключение, как я уже сказал – я не тот продюсер, который легко может достать деньги. Поэтому я, в основном, занимаюсь проектами, которые курирую как художник. — В интервью газете «Новые известия» Вы сказали: «Я и сейчас утверждаю вслед за Плехановым: Россия к демократии не готова. В России не созрели исторические предпосылки для демократии, поэтому глупо говорить о зажиме демократии в стране, где её нет». Через шесть лет после того, как вы это сказали, ничего не изменилось в России? — Это не может измениться – ни за шесть, ни за двадцать шесть лет. Для этого должны сложиться исторические предпосылки, а пока таких предпосылок нет. — В конце ноября этого года в «Собеседнике» вышло Ваше интервью со следующим заголовком: «Если что – немедленно уеду из России и откажусь от гражданства!». Что же должно произойти в России, чтобы Вы навсегда её покинули? — В этом интервью всё написано: если в России введут выездные визы, то я уеду. Я прожил сорок лет с выездными визами, и если из России начнут контролировать выезд, то я отсюда уеду, хотя и не собираюсь этого делать. — Какое впечатление на Вас произвёл и производит Израиль? — Мне нравятся молодое поколение израильтян: это – современные, динамичные и оптимистичные люди, мне интересно на них смотреть. — Что Вы могли бы пожелать израильским зрителям, которые придут на Ваши спектакли? — Я бы хотел, чтоб они испытали хотя бы часть того, чтобы пережил я, когда ставил эти спектакли, чтобы они радовались за героев там, где радовался я, и сострадали им там, где сострадал им и я. Ради этого, собственно, мы и делаем искусство – чтобы поделиться чувством. Если израильтяне на наших спектаклях это переживут вместе с нами, то – мы достигли цели. — Большое вам спасибо за интервью. Желаем Вам дальнейших успехов в театре и в кино! — И вам всего хорошего!
