Киношные интервью
На юбилейном 25-м «Кинотавре» состоялась премьера «Класса коррекции» — дебютного полнометражного фильма Ивана И. Твердовского про первую любовь и разочарования от жизни учеников из коррекционного класса. Картину, удостоенную наградой жюри кинопрокатчиков и престижного приза «За лучший дебют», сравнивают одновременно с советскими фильмами о школе, лентами Валерии Гай Германики и трилогией Ларса фон Триера «Золотое сердце» («Рассекая волны» , «Идиоты» , «Танцующая в темноте» ). Мы поговорили с Твердовским о «Гоголь-центре», грядущей театральной постановке, коротком метре, язычестве и трудностях отечественного проката. Ты составляешь для ММКФ программу короткого метра, что успел посмотреть из короткометражных работ этого «Кинотавра»? Я видел весь этот короткий метр — в нашей программе будет много фильмов, которые показывали здесь. Многие отмечают, что в этом году в Сочи был очень сильный конкурс короткого метра. Какие у тебя впечатления от этой программы? Не могу сказать, что в этом году все круто с коротким метром: мне кажется, в прошлом году было гораздо больше ярких и интересных картин. В этом году, в процентном соотношении их меньше. Какие работы произвели на тебя наибольшее впечатление? Я Крыжовникова (лента «Нечаянно» Жоры Крыжовникова получила главный приз жюри короткого метра — прим. автора) пересматривал четыре раза. Когда посмотрел первый раз, я лежал, рыдал, бился головой об стол, потому что это настолько круто, практически «преступление и наказание». Много хороших игровых фильмов. А беда у нас с короткометражным документальным кино. В нашей программе раньше были фильмы анимационные, документальные и игровой короткий метр. В этом году из 26 документальных короткометражных картин, которые я посмотрел, нет ни одной, которая по уровню, по качеству соответствовала бы средней игровой картине. Как вы готовились к съёмкам «Класса коррекции» — прорабатывали тему, искали людей из соответствующих классов? У нас был первоисточник — повесть Екатерины Мурашовой «Класс коррекции», но его было совершенно недостаточно, потому что по нему очень сложно понять, как эта среда вообще существует, как она живет. Мы решили: давайте, пойдем и посмотрим, как это происходит на самом деле. Просто ходили, садились в эти классы, смотрели. Они почти не отличаются от обычной средней школы, но есть некоторая специфика, разница между подростками из коррекционного класса и обычной школы. Когда коррекционный класс находится в обычной школе, это такое абсолютное гетто: их все ненавидят, включая учителей и педагогов. Можно ли сказать, что их изолируют не для видимой собственной безопасности, а для безопасности всех остальных? Там очень сложная история. Раньше создавались коррекционные школы. Теперь их мало осталось, потребность в них огромная, а вместо того, чтобы создавать какие-то новые специализированные учреждения, нанимать специальных людей, которые хотят работать с инвалидами, хотят им помогать… Это не просто учитель русского языка, а учитель русского языка, который понимает специфику каждого диагноза и очень тонко работает с каждым учеником. Но они поняли в 90-е, что денег нет — и решили в обычной школе открывать классы коррекции. И все педагоги, которые преподают обычным детям, преподают и этим. Это был реальный треш: мы сидели в выпускном 11 классе, им сдавать ЕГЭ через полгода, а они проходят программу чуть ли не 8-го класса. В фильме, конечно, мы это немного преувеличили: у нас примеры вообще, кажется, из 5-го класса (25 + 10 — 2), и никто не может решить. Но со стороны примерно так и выглядит. В фильме много актеров из «Гоголь-центра». Были ли непрофессиональные актеры, и как вообще проходил кастинг? Мы хотели начать от документальности — найти ребят из класса коррекции, которые в эту историю впишутся и смогут все сделать. Я изначально влюблен в актеров Кирилла Серебренникова, и считаю, что у него самое крутое молодое поколение актеров, которое может быть, и там можно найти, кого угодно. Там все гении, творцы, и на них надо молиться. Мы изначально понимали, что если их позовем, то кино от этого выиграет. Уходя уже от документальности, мы понимали, что нам это только в плюс. В начале «Класса коррекции» был титр, что лента снята при поддержке Министерства культуры. На «Кинотавре» поддержанных Минкультом фильмов было немало, и все они затрагивали важные социальные проблемы — школу, ЖКХ и так далее. Были ли какие-то ограничения или пожелания со стороны министерства? Каково вообще работать над дебютной полнометражной картиной под надзором такой организации? Это скорее вопрос к мои продюсерам. Наталья Мокрицкая запустила этот проект и искала режиссера. Изначально в производство была запущена книга Мурашовой «Класс коррекции», но это совершенная сказка. Когда я начинал работать, Мокрицкая просто дала мне три условия. Первое — мы снимаем кино без мата. Тут нужно пояснить: мы хотим, чтобы это кино посмотрели, чтобы оно пробилось на экран, чтобы люди узнали, что есть классы коррекции. Если мы используем в кино мат, то у нас нет возможностей для телевизионного показа, у нас будут проблемы с прокатом и так далее. При том, что это довольно авторское кино, и мы не рассчитываем на какой-то широкий прокат. Использование мата могло перечеркнуть очень многое. Потом точно так же Мокрицкая запретила курить в кадре (у нас никто не курит) и показывать крупным планом половые органы. Эти три условия были первоначальные, и от них я отталкивался. Как снималась впечатляющая сцена, когда оператор вместе с главным героем ложится под электричку? Это, конечно, графика. Мы хотели попробовать снять вживую, но не могли так рисковать жизнью актеров, все-таки это опасный момент. Какая сцена тогда была самой опасной, сложной? Было опасно, когда мы снимали сцену с изнасилованием. Было очень холодно, было 12 градусов, на всех летние костюмы, три дня шел дождь. На площадке было такое болото и озеро. И Маша (Поезжаева , исполнительница главной роли — прим. автора) в этой холодной воде провела полдня. Потом она тряслась, не могла слова сказать. Это было сложно, потому что мы боялись, что все заболеют. Правда, все и так заболели, но не было какого-то серьезного вреда здоровью. Ты пришел на уже запущенный проект, «Класс коррекции» изначально не был твоей темой и книгой, которую хотелось бы экранизировать? Был проект, он был в запуске, нет режиссера — ничего не происходит. Пришел режиссер — и что-то началось. Я на проекте не с самого начала в том смысле, что не я предложил продюсерам экранизировать эту книгу. Наталья Мокрицкая позвонила мне и сказала, что у них есть такая история. Я решил, а почему бы и нет. Сейчас уже есть идеи, с какой второй историей можно запуститься? Мы уже долго пишем сценарий, сейчас он в каком-то приличном виде существует. Надеюсь, что в следующем году уже осенью будем снимать. Это будет драма, другое совершенно кино, не похожее на «Класс коррекции». Оно тоже будет отталкиваться от документального первоисточника — такая история про язычество. Это случайно не по пьесе «Язычники» Анны Яблонской? Нет, там есть какие-то переклички, но у нас история поинтереснее. Ты работал с актерами «Гоголь-центра», восхищаешься тем, что они делают, не было желания в театре что-нибудь поставить? Я этим сейчас как раз занимаюсь. У нас первого июня прошла читки пьесы Любы Стрижак «Море деревьев», Кирилл (Серебренников — прим.автора) дал добро на постановку, и в ближайшее время мы будем над ней работать. Там Филя Авдеев играет, Рома Шмаков , Саша Ревенко , Риналь Мухаметов , Яна Иртеньева (она снималась в фильме «Братья Ч «, который не показали на «Кинотавре», но он будет на Московском кинофестивале). Ребята все очень крутые и классные. За ближайшие полгода-год у тебя может быть сразу две премьеры. Спектакль выйдет не раньше середины сезона — думаю, где-то после Нового года. Еще в работе два документальных проекта. Один уже в финальной-финальной стадии (закончен монтаж, осталось сделать цвет и звук), а второй в съемочно-монтажном (многое снято, многое еще предстоит снять). Сейчас вырос интерес к документальному кино не только в профессиональной среде, но и среди зрителей. Чем аудиторию могут заинтересовать эти два готовящихся фильма? О чем они и какие темы затрагивают? «Сегодня на дорогах будет туман» — это история про дорожно-транспортные происшествия. Когда мы этот фильм задумали, у нас погиб близкий друг в автокатастрофе. И мы задумались, а почему вообще гибнут люди на дорогах. Это не какое-нибудь расследование, а наблюдение за жизнью людей, которые так или иначе связаны с дорогой (работают на ней, обслуживают ее). Это очень социальная история, но еще и большое наблюдение за разными людьми. Фильм мы только начали снимать. Вторая история про прекрасную девушку Данаю. Рабочее название – «Даная видит море». Это полнометражная история про обретение человеком себя, которую мы снимаем уже три года. История про девушку — поэтессу, актрису, у нее многое не получается в жизни, есть много проблем, и она их пытается решить. Что-то известно про дату премьеры «Класса коррекции»? Мы сейчас ищем дистрибьютора, у нас с этим тоже проблема: все понимают, что кино про инвалидов. Я сам понимаю, что если бы пошел в кинотеатр, а там — фильм про инвалидов или что-то другое, то я бы выбрал какой угодно треш, а не кино про инвалидов. Мы будем работать точечно, надеемся, что осенью у нас будет прокат, но пока нет дистрибьютора, трудно сказать, на сколько копий можно рассчитывать. Надеемся, что будет хотя бы 30-40 копий и хотя бы в ограниченном прокате покажемся. Рассчитываем, что будут телевизионные показы — сейчас Наталья Мокрицкая ведет переговоры, там тоже должно быть все хорошо. 15 июня у нас будет гала-премьера в Шанхае (на Шанхайском международном кинофестивале — прим. автора), 30 июня картину покажут на закрытии сезона «Гоголь-центра», 8 июля — премьера в Карловых Варах на Международном кинофестивале. И потом еще будет много фестивалей, не таких крупных, возможно, но нам очень важно, что люди картину все-таки увидят.
