Рецензии на спектакли
Повседневность и миф На большом черном экране поочередно возникают две реплики: «Снег — белый. Трава – зеленая». Спектакль близится к концу, и эти слова довольно емко характеризуют 90 минут неспешного проникновения мифа в повседневную жизнь или погружения повседневности в пространство мифа. Сам процесс кроссинговера между обыденностью и мифом начинается с десятиминутного неподвижного и молчаливого пролога. В декорациях спектакля — узнаваемой гостиной комнате — замерли трое: женщина стоит на балконе и дышит воздухом, великовозрастный сын сидит согбенным за столом и учит уроки, на диване развалился отец, который, как сообщает надпись на экране, умирает. Женщина на балконе — Клитемнестра (Валда Бичкуте), позже — Гекуба или другая женщина. Скрюченный юноша — Орест (Мантас Вайтекунас). Умирающий мужчина с сединой в висках — Агамемнон (Арунас Сакалаускас), микенский царь, принесший в жертву богам собственную дочь Ифигению (Эльжбета Латенайте), чтобы наполнить ветром паруса греческих кораблей, собирающихся под стены Трои (наказать Париса и вернуть прекрасную Елену). «Мой папа – Агамемнон», поставленный Константином Богомоловым в Малом театре Вильнюса и показанный недавно на сцене Театрального центра на Страстном, — это коллаж из трех пьес Еврипида («Елена», «Гекуба» и «Ифигения в Авлиде»). Коллаж, в котором все три пьесы оказались наложены друг на друга, словно фрагменты фотопленки. Полученное при помощи таких манипуляций изображение может показаться несколько сумбурным, но оно при этом предельно концентрировано. На сцене монотонно и неспешно разворачивается человеческая драма: отец приносит в жертву дочь, мать страдает, дитя отчего-то смиряется со своей участью. Титры неумолимо комментируют все происходящее, констатируя смерть и с ленивой иронией описывая действие. «Ифигения спит». «Ифигения сидит в темноте» (на самом деле комната залита светом, но Богомолов верит, что зрительская фантазия работает мощнее любых эффектов). «Ифигении снится, что ветер колышет шторы. Но ветра нет. Он бывает только во сне и после смерти». Нет ветра и в камерном пространстве декораций Ларисы Ломакиной. Сцену словно заволокло мороком. Где-то вдалеке идет война (греков с троянцами или какая-то иная). За окном работает завод, издающий пронзительный и тревожный гул, который никто из героев уже не замечает. На столе стоит вращающаяся фигурка балерины, на книжной полке — похожая статуэтка Иисуса. Любимый сериал Ифигении — тот, где Христос с крестом идет на Голгофу. Агамемнон приносит в жертву Ифигению. Орест и Клитемнестра хоронят Агамемнона. Агамемнон, обернувшийся собственным вестником Талфибием, как старая пластинка, раз за разом повторяет Гекубе историю смерти ее дочери Поликсены, завершая монолог фразой «Вот, женщина, о дочери твоей Что говорили там покойной. Если между детьми твоих прекрасней нет, Нет и тебя меж матерей несчастней». Спектакль идет на литовском языке, и немногочисленные диалоги и монологи из Еврипида синхронно читает на русском сам режиссер. Молчаливое отчуждение сменяется безэмоциональной многословностью, которая утомляет не только зрителей, но и героев спектакля (Орест неоднократно не выдерживает монологов матери). «Агамемнон» пропитан сартровской идеей «Ад — это другие», а комната, в которой время течет по своим законам, недвусмысленно отсылает к его же пьесе «За закрытой дверью». Герои тяготятся друг друга, упрекают в чем-то и получают минуты покоя либо во сне, либо в одиночестве. Ветра по-прежнему нет, живых людей тоже — большинство героев спектакля успевает умереть за отведенные им 90 минут. «Агамемнон» Константина Богомолова собирает на сцене известные истории о том, как родители приносили детей в жертву для высшей цели (Ифигения, Поликсена, Иисус Христос). Он наполняет обычную комнату призраками и символами, которые зритель пристально рассматривает на протяжении длинных сцен, словно поставленных на паузу. Здесь нет ярких цветов и ярких эмоций. Все словно в сепии, как на выцветшей хронике. Такова банальность повседневности и скрытая банальность важных свершений. В том же их неискоренимая связь с миром мифа. Родители, порой буквально, влияют на судьбу своих детей, стремясь к некой благой цели. Благими намерениями вымощена дорога известно куда. Снег — белый. Трава — зеленая. «Спектакль, вероятно, закончился».
