Арт
Мельницы моего сердца Юноша с волосами цвета соломы продирается сквозь стройные ряды кукурузных стеблей, больно рассекая кожу на лице и на руках о листья, которые в октябре остры, как бритва. В последнее время вся его жизнь превратилась в бег мечтателя по кукурузному полю: воспоминания и действительность ранят без ножа. Но дальше будет еще хуже. Том (Ксавье Долан ) приехал из Монреаля в Квебек на похороны возлюбленного Гийома. В машине он долго писал прочувствованную похоронную речь, потом мчался по шоссе сквозь бесконечные поля канадской провинции под Les moulins de mon coeur в исполнении Кэтлин Фортин и, наконец, оказался на пресловутой ферме, напоминающей заброшенный дом из фильма ужасов. Место действия недвусмысленно демонизируется: Том в телефонном разговоре характеризует его как «здесь», а местные жители опасаются приближаться к дому и аккуратно расспрашивают главного героя, насколько он хорошо знает о семье Ги. Душевный раздрай Тома усугубляется тем, что Агата (Лизе Руа) — мать возлюбленного — считает сына гетеросексуалом и верит в фиктивные отношения с некой Сарой (Эвелин Брошу), якобы заядлой курильщицей и поклонницей пасты. Наконец, Франсис (Пьер-Ив Кардинал) — старший брат Ги – готов в буквальном смысле слова выбить из Тома всю его идеалистическую и романтическую придурь: квебекские реднеки не очень толерантны по отношению к возвышенным гомосексуальным личностям, хотя за этой враждебностью скрывается то ли одиночество, то ли собственная подавляемая чувственность (читай – слабость). Ксавье Долан начинает четвертый фильм с эпиграфа — слов любви, записанных на салфетке дрожащей рукой с чересчур обгрызенными ногтями (в «И все же Лоранс » эпиграфом служил закадровый монолог на фоне черного экрана). Задуманные как похоронная речь, строки о том, что вместе с Гийомом умерла и часть Тома, звучат из его уст в качестве фиктивного телефонного признания Сары, которое очень трогает пожилую Агату и даже огрубевшего от фермерской работы Франсиса. Мрачному бородачу ничто человеческое оказывается не чуждо: он танцует с Томом в пустом сарае под Gotham project, признается, что привязан к проклятой ферме жалостью к одинокой матери, да и вообще уже устал смотреть, как растет кукуруза. Броня брутального деревенского парня начинает осыпается в соответствии с временем года: сверкающий глазами, словно маньяк из «Психоза «, Франсис на самом деле очень любил брата, а еще трогательно хранил красное платье, которое когда-то купил понравившейся девушке. Проникнувшись симпатией к обидчику и угнетателю, Том решает задержаться на ферме с двумя пугающими одиночками. Но этот красивый жест не сокращает норму побоев, которую он получает практически ежедневно. Демонстрация насилия в «Томе на ферме» сведена к минимуму, а настоящая жестокость вместе со смертью вынесены за скобки: умерший Гийом фигурирует как внесценический персонаж, которого, как оказывается, все герои фильма знают с разных сторон; юноша, которому разъяренный Франсис когда-то подарил улыбку в стиле Джокера, маячит на границе зрения в качестве местного «призрака»; встречи физиономии Тома с кулаками бородатого знакомца чаще происходят за кадром, утоляя зрительский интерес лишь небольшой и болезненной прелюдией. Путешествие по мрачным закоулкам триллера Ксавье Долан осуществил, вооружившись текстом одноименной пьесы Мишеля Марка Бушара, от которой фильму вместе с сюжетом досталось несколько театральных мизансцен. Но лучшие сцены «Тома на ферме» исключительно кинематографичны, наполнены динамикой и эмоциональным напряжением, напоминающим не столько о мастере саспенса Альфреде Хичкоке , сколько о Романе Полански , с чьим «Жильцом » у пьесы Бушара есть общие мотивы: потерянный герой во враждебной, не понимающей его среде, окруженный мистикой повседневности, вынужденный играть навязанную ему роль — и почти с ней смирившийся. Отступив от подражания французским режиссерам в пользу других европейских мастеров, Долан остался верен себе: это драма о невозможности любви, об одиночестве, о разочаровании в родственных и прочих узах. Живописуя родной Квебек, канадец приглушил узнаваемый пестрый стиль и продемонстрировал прежнее умение работать с цветом на примере более блеклой гаммы, свойственной жанру. «Том на ферме» вообще напоминает выход юного режиссера в люди: его альтер-эго перетягивает одеяло на себя чуть меньше, чем в «И все же Лоранс»; некогда вызывающий визуал выглядит так, словно ярки краски вынесли на свежий воздух — и они подсохли на пыльном ветру; сам фильм похож уже не на эмоциональный поэтический монолог, а на не менее поэтичную попытку диалога. Долан в очередной раз демонстрирует, что душевные терзания не имеют половой принадлежности и сексуальной ориентации. Промашка вышла только с облачением: саспенс на экране провоцируется не столько драматургией, сколько нервными струнными Габриэля Яреда. Весь мир, казалось, шел на Тома войной, его внутренний эмоциональный каркас изрядно пострадал, идеализм облупился, — но парень все-таки выстоял под давлением реальности – и вновь за окном маячат огоньки большого города, тянутся к горизонту магистрали, в колонках звучит Going to a townРуфуса Уэйнрайта. Начинается новый день.
