Киношные интервью
В четверг вышел в прокат фильм Александра Митты «Шагал — Малевич «, в котором показан постреволюционный отрезок богатой и длинной жизни Марка Шагала (Леонид Бичевин ): он встречает в Витебске первую жену Беллу (Кристина Шнайдерман ), Первую Мировую войну, революцию и Казимира Малевича (Анатолий Белый ). Мы поговорили с режиссером «Экипажа «, «Сказки странствий » и «Гори, гори, моя звезда » о великих художниках, ремейках, Музее кино, квоте на американские фильмы и о том, что «Шагал — Малевич», вероятно, станет последней лентой режиссера. После показа фильма «Шагал — Малевич» Вы рассказывали, что фигура Шагала интересовала Вас много лет. Как родился замысел этой картины? Была ли сначала маленькая идея, которая переросла во что-то более глобальное? Была маленькая идея — как-то показать Шагала. Но тогда Шагала упоминать было нельзя: он считался какое-то время врагом советской власти. У меня была такая идея: показать, что было бы с Шагалом, если бы он остался в России. И ощущение было безрадостным, потому что все художники менялись. Я знал кое-кого, например, Александра Лабаса, который превратился в свою тень. Знал несколько художников, которые были бы неплохие художники, но их подавил соцреализм. Тогда же у всех художников была работа, был заработок: натюрморты для детских садов — получше, для рабочих столовых — похуже. Для избранных — тематические композиции на революционные темы. Мой дядька был художник. Поскольку я сам собирался стать художником, крутился в их мире. И вот ту идею я реализовал довольно быстро и достаточно давно, в 1968 году (картина «Гори, гори, моя звезда» — прим. автора). В фильме был сюжет про человека, который рисует радуги, который рисует надежды. Олег Ефремов его сыграл. Этот частный замысел я реализовал. Потом Шагал стал легализован, приехал в Россию, все было с ним нормально. Но пока он был жив, никакого фильма про него, естественно, в голову не приходило. Да и вообще, фильмы про художников, как правило, не очень успешное занятие. Есть противоречие между кино и живописью. Живопись статична, она требует созерцания, размышления. Твое время перед холстом не должно быть никак ограничено. Кино — наоборот. Трое моих знакомых пытались что-то сделать про Шагала — и все лажанулись очень сильно, потому что Шагал — бесконфликтный человек, с ним ничего сделать нельзя. Он сам про себя сказал: «Я убегал от всех конфликтов». Так оно и было. По-серьезному его интересовало только то, что он придумывал. Это он впаривал повсюду: даже когда ему поручили оформлять Парижскую оперу, он там нарисовал свой мифологический легендарный Витебск и свое представление о любви, смерти. Как только появляется возможность, Александр Митта принимается рисовать: во время отдыха и телефонных разговоров Потом я в книжке прочитал, что, когда Шагал основал художественную школу в Витебске, туда приехал Малевич — и просто выставил его из этой школы. Как только появился этот факт, я понял, что у меня в руках сюжет. С этим сюжетом надо что-то делать. И я еще не понимал, какой жесткий конфликт существует между байопиком и сюжетом-мифом. Сюжет стремится к мифу, чтобы персонажи попадали во все более и более драматические ситуации, а байопик – это «было так вот». Не было соблазна оставить рамки байопика и работать с мифом? В итоге оно так и вышло. Просто материал сопротивлялся. По жанру человека нужно сразу же ставить в жесткую ситуацию. Если это есть — все будет нормальное. Классный совершенно американский фильм (я на него подсел) «Далласский клуб покупателей «. Там в первую секунду герой заразился СПИДом, трахая какую-то непонятную девушку, — и все, сюжет покатился. Дальше ему плохо, он не понимает почему — и так далее. Идеально рассказанная история, по форме — как документальный фильм, но это все на спрос придумано. Если есть такое совпадение — есть возможность рассказать, как растет миф, а фактура документальная, — тогда это современное кино. «12 лет рабства » — «документальное» кино (фильм основан на мемуарах чернокожего скрипача Соломона Нортапа – прим. автора). «Волк с Уолл-стрит » — экранизация документа (автобиографии Джордана Белфорта – прим. автора). Сейчас это практически условие, которое привлекает зрителей. Все уже умные, насмотрелись такого количества разных картин… Нормальный зритель, который приходит в кино, сразу понимает, куда его тащат, а зрители не любят, чтобы ими манипулировали. Сейчас появились сериалы, которые рассказывают, как романы, длинно, подробно. И они ломают это представление. Поэтому они надолго, думаю, захватят внимание. Мы придем к пониманию, что вся история кино — это была история рассказов и новелл, а вот пошла настоящая литература в кино, пошло длинное кино. Сейчас — стадия становления. Как подбирали актеров на главные роли? Был ли кто-то, кого планировали заранее? На Шагала было просто трудно выбрать. Это был человек обаяния, лишенный драматургии (по характеру своему). У него есть одна дикая сцена, когда он бьет ассистента своего, бьет ногами. Эта сцена родилась из воспоминаний второй жены Шагала. Когда она сказала, что уходит от него, он абсолютно потерялся… повалил вторую жену на землю и стал бить ногами. И она об этом пишет. Он очень верный человек, Шагал. Верный, преданный. У него в голове идея предательства вообще не могла ужиться. Я подумал, что если он жену бил ногами в полном забвении, то и ассистента может. А так я был очень скован — все-таки великий художник. Поэтому мы шли между правдой и тенденцией. Мне нравится, что было в игре Белого. Он умный. Во всем, что он говорит, есть некая ирония. Но когда Малевич начинает говорить, что его живопись будет говорить от всей Земли со всем космосом, тут уже для юмора места нет. Абсолютно. Это уже фанатизм. А он говорит так, чтобы ребята предали предыдущего учителя и ушли к нему. По факту — шли. Я взял Белого за то, что он умный и ироничный. Умный он остался, а для иронии — места не осталось. Малевич считал, что его живопись как религия, как новое Евангелие, как Библия. Вижу у Вас на полке много книг о художниках — и кажется, что про Малевича там немного больше. Нет, про Шагала было больше, но часть я отдал. Как Вы нашли актрису на роль Беллы Шагал (Кристина Шнайдерман)? Это же был ее дебют. Да, такая интеллигентная девушка, похожа на реальную Беллу. У нее обучение было английское, но еще она проходила какой-то курс в ГИТИСе (курс Владимир Андреева — прим. автора). У Вас есть своя Киношкола. Часто советуетесь с учениками? Как-то это помогает в работе? С ними я обсуждаю всё (и все неудачи выкладываю полным текстом). С ними мы обсуждаем все картины. Я в основном держусь структуры. Я не позволяю себе оценивать, говорить «Вот это хорошо, а это – плохо». Я говорю только о скелетах, о том, что лежит внутри. Все-таки они в возрасте детей и внуков: начнешь учить — ничему не научишь. А скелеты — вещь вечная, полезная… Все-таки надо привыкнуть, чтобы внутри каждой вещи была конструкция, а в центре конструкции был скелет. У меня это автоматически, а раньше было трудновато, и соскочить с этого всегда хочется. Потому что выстраивать скелет — это значит ограничивать себя, выстраивать все. Часто кого-то из учеников берете на проекты? Сейчас проектов меньше, а раньше часто брал — паслись по десять, по двадцать человек. Это очень помогает, и им нравится. Как Вы относитесь к ремейкам вообще и конкретно — к планирующемуся ремейку «Экипажа»? Очень хорошо. У меня вообще ощущение, что пора ремейков наступила. В театре же никто не ставит спектакль один раз. В моей жизни всегда фильм ставили единственный раз, а сейчас желание смотреть у людей не покидает, идей становится все меньше, поэтому хорошие идеи должны возрождаться, поворачиваться тем или другим боком. Как ремейк должен соотносится с оригиналом? Переосмысливать его? Как угодно. Как вторая постановка «Гамлета» соотносится с двухтысячной? Есть идея — все, ты ее реализуешь. Если внутри конфликта есть объемные человечески отношения, не тупые, не элементарные, то такую историю можно ставить много раз. Собственно, классика тем и отличается, что в ней человеческие отношения выглядят как метафора человеческих отношений. Вы говорили, что хотели, чтобы «Шагал — Малевич» стал культурным событием. Это вообще была наша идея: фильм — культурное событие. Не уверен, что мы на это вытянули, но идея такая была. Кое-что я в фильме упростил, чтобы не было возрастного минимума, чтобы можно было и с десятилетним ребенком пойти, и с двенадцатилетним. Потому что родители ходят с детьми на анимационные фильмы, а лент, чтобы с подростком сходить, поговорить с ним об искусстве, нет. Не знаю, как у мальчиков, а у девочек есть интерес к искусству, к живописи. Часто вижу в музеях в воскресенье мамы с дочками ходят. В большом количестве — не скажу, но захаживают. Поэтому посмотреть на двух художников, которые являются гордостью России, — совсем неплохо. Одна из задач фильмы была привлечь внимание к творчеству Шагала и Малевича, о которых есть общие представления вроде «Черного квадрата» и пейзажей Витебска? Отношение к Малевичу — просто оскорбительное: люди не понимают, что это единственный русский художник, который реально повлиял на развитие искусства в XX веке. Он всеми главными людьми в искусствоведении очень уважаем, входит в пятерку самых влиятельных художников, которые изменили привычный взгляд на искусство. Его идеи — стилеобразующие. В Японии к этому стилю относятся очень внимательно, в Японии есть город, который построен по силуэтам архитектонов Малевича. Архитектон — это то, что заменило греческое представление о красоте (капители, канелюры, колонны, портики). А он сделал силуэты небоскребов, силуэты многоэтажных зданий. Японцы взяли и построили город по этим силуэтам. Это свидетельство того, каким уважением он пользуется в Японии. В Америке Малевич — в статусе главного философа абстракционизма. Для Америки это очень важная вещь. Помимо абстрактного искусства ничто не может соединить этот народ. Что может объединить китайца, японца, южноамериканца, немца, канадца, людей из России, из Африки. Культурные корни такие, что ничто не может их соединить, а абстрактное искусство — соединяет. И когда они это поняли, абстракционизм стал их соцреализмом. Проще, яснее, чем Малевич, никто не рассказал эту идею. Что вы думаете о современном российском кино, к которому пытаются привлечь внимание за счет каких-то искусственных квот на показ фильмов? Я надеюсь, что этого не будет, конечно, потому что это очень глупая затея. По-моему — вредная. Она как бы говорит, что Дума думает, а на самом деле она ничего не предлагает, она только ограничивает возможности, которые мы сейчас получили — быть в центре мирового искусства. Американское кино — это же не только боевики/блокбастеры. Можно навскидку показать пять картин. «Волк с Уолл-стрит» — резкая, сатирическая картина. «Август » — лирическая, тонкая, сложная картина. «Небраска » — поэтическая серьезная картина. К нам попадает некоторое количество боевиков, но и какое-то число хороших, глубоких, серьезных картин. Если мы уменьшим это количество, то, естественно, боевики останутся — на них больше публики приходит, — а серьезное американское кино исчезнет. Это жалко, потому что они показывают, как растет язык кино. Например, «Далласский клуб покупателей» — это история, как человек, больной СПИДом, борется… С кем? С болезнью? Нет, с врачами, с тем, как врачи убивают людей. Резкая, хорошая, критическая, социальная картина. А что, наши врачи не нуждаются в такой критике? Мы смотрим, как американцы решают свои проблемы, и нашим ребятам неплохо придумать что-то свое в критическом смысле. По-моему, благотворное влияние американского кино — очень сильное, потому что там серьезно относятся к социальным и прочим задачам искусства, к проблемам современной мифологии. Ведь они воспринимают фильм как миф, и они опираются на Джозефа Кэмпбелла (исследователя мифологии), на то, как древний вечный миф работает сегодня. Кроме того они делают по-настоящему серьезное детское кино. «Звездные войны » — это картина, придуманная Лукасом для детей. У нас для детей пока одни анимационные фильмы. Серьезного кино нет. Много можно почерпнуть из американского кино, а взгляд на него как на одни боевики — он очень поверхностный. Эти люди, которые хотят сделать квоту, они не смотрят кино, а если и ходят в кино, то на самые тупые картины, которые тоже есть — они деньги собирают. Есть впечатление, что в России сейчас снимают либо очень сложное кино, либо дурацкие комедии, а неглупых и зрительских фильмов мало. «Горько «. Это весело, темпово и это исследование национального характера. Юмор — это всегда часть российского национального характера. И потом это опора на крепкий профессионализм. По-моему, самые крепкие профессионалы — это ребята, которые работают в Comedy Club. Они все время с новым материалом, с остроумным, тематическим. Люди хохочут — и совсем не так глупо. И потом они взрослеют и умнеют, я вижу, что они становятся взрослее и критичнее. Резервы есть. Есть то, что резко останавливает развитие российского кино, — нет площадки, нет кинотеатров. Русское кино не должно выбивать себе место в коммерческих кинотеатрах, потому что они построили кинотеатры, чтобы зарабатывать деньги, если они не будут зарабатывать — они поднимут цену. Должны быть нормальные российские государственные кинотеатры, где можно проводить фестивали, где можно проводить встречи с актерами, обсуждения, делать ретроспективу — как артисты менялись от картины к картине. Если бы в Москве было 5-6 таких кинотеатров, то посещаемость резко выросла бы. Возможно ли обойтись без вмешательства государства? Ну государство же должно каким-то образом содействовать развитию искусства. Если оно не будет этого делать — это же дикость. Во всем мире всегда государство помогало и содействовало. Музеи что, построены на частные деньги? Лувр. Эрмитаж. Прадо. Да, какие-то музеи построены на деньги цивилизованных богачей. В России эта пора еще не пришла. «Миракль Шагала» (надпись на тарелке) — одно из рабочих названий фильма История с Музеем кино… …история ужасающая. Музей кино у нас отобрали. И я вижу, что эти ребята, которые отобрали здание, — очень активны в области кино. Киноцентр «Соловей» — это самый большой мультиплекс в Москве. Не обязательно, чтобы Музей кино пал жертвой этого. А другого здания не делают. Во всех крупных городах мира есть музей кино — в Берлине есть (в Германии вообще в 3-5 городах есть Музей кино), в Париже есть, в Лондоне есть, в Нью-Йорке есть. Повсюду есть музеи кино, кино — это активное искусство, а в России все сброшено в кучу. На Мосфильме Карен Шахназаров просто приютил эти ящики с фондами Музея. У нас руководит этим Музеем самый уважаемый человек в кино, награжденный, наверное, орденами всех правительств мира — Наум Клейман. Исследователь Эйзенштейна , человек, который возродил сочинения Эйзенштейна. Более уважаемого человека просто нет, а у нас правительство планирует сменить его, потому что место «теплое». Это просто ужасающе, я думаю, что эти действия Министерства культуры войдут в историю кино как пример бездарности, безграмотности и антикультуры. Никогда в истории России, царской и советских времен, не было такого циничного отношения к культуре. Когда Музей кино работал, я там регулярно выступал — что-то читал, и устойчивая аудитория была примерно 160-180 тысяч молодых людей, то есть практически все культурные студенты там постоянно паслись и смотрели классные картины. Потоком шли программы. У музея была хорошая репутация, потому что они не превращали эти просмотры в коммерцию. Перед показом «Шагала-Малевича» Вы сказали, что это, вероятно, будет Ваш последний фильм. Однако также Вы говорили, что работаете над сценарием. Для того, чтобы фильм был последним, надо, чтобы он был безупречен, что я про него никак не могу сказать. Я трезво смотрю на вещи: надо, чтобы кто-то захотел финансировать картину. Кроме того, у меня уже много всего не доделано. Книга не дописана. Еще я хочу помогать людям, кто в этом нуждается. Ну и трезво относиться нужно: кино требует сил и отдачи. Но сценарий у Вас есть? Есть. Четкий, внятный сценарий, в котором я избавляюсь от ошибок, которые успел сделать в этом фильме. Я так работаю всю жизнь: когда снимаю картину и что-то у меня не получилось, даже если это незаметно, я понимаю, что могло быть лучше — и в следующем фильме я делаю это центром картины. И так дальше. В итоге всегда получается не то, что ты задумывал. Думаю, что можно сделать фильм о том, как искусство рождается в крови, в расстрелах, в убийствах, в беззаконии. 1920-е годы — страшные годы беззакония, а рождалось искусство, которое на какое-то время указало путь всему миру. Сценарий тоже на документальном материале? Я по-другому себе не представляю работу. Сегодня это главное рабочее положение. Люди хотят правды. Как только ты начинаешь рассказывать сюжетную историю… Каждый зритель видел их тысячи, а они по одной схеме сделаны, потому что схему предложили еще древние греки.
