Рецензии на спектакли
Квартира, сжатая до одной комнаты: в углу — кухня, она же — ванная комната, у левой стены — куча пустых коробок из-под пиццы и стойка с вешалками, в центре — диван, у правой стены — засохшая елка, оставшаяся, очевидно, после Нового года. На заднюю стену проецируется фильм — перекошенный телеэкран показывает «Совершенного человека» Йоргена Лета. Владимир (Александр Паль ) и Эстрагон (Евгений Матвеев) спят на диване. Первый расположился вольготно, а второй — как придется, положив голову на спинку дивана. Возникает ощущение, что вчера был не еще один день стоического ожидания Годо, а бурная вечеринка. Впрочем, вчера, как мы знаем, — понятие относительное. Самую известную пьесу Сэмюэля Беккета почти два десятилетия назад поставил режиссер Юрий Бутусов (с Константином Хабенским , Михаилом Трухиным /Олегом Федоровым , Михаилом Пореченковым и Андреем Зибровым ). Это была не первая постановка Беккета в российских театрах, но, пожалуй, одна из наиболее известных. Спустя двадцать лет к этому же тексту на сцене московского театра «Мастерская» обратился режиссер Кирилл Вытоптов — выпускник мастерской Олега Кудряшова, уже поставивший несколько спектаклей на сцене «Современника» и других театров. «Годо» Вытоптова, конечно, отличается от версии Бутусова: в нем нет круглой сцены с дырой по центру, нет впечатляющей конструкции, изображающей дерево, и, по большому счету, нет второго действия, которое у Беккета звучит отчаяннее первого. Текст пьесы так же сжат, как и комната-квартира, а освободившееся место занимает пантомима: Эстрагон ищет носки, разбуженный им Владимир экспрессивно пародирует то, как Эстрагон ищет носки, а потом несколько минут под музыку чистит зубы, расчесывает невидимую бороду и разговаривает с незнакомцем в зеркале, вызывая того на боксерский поединок. Ощущение капустника проходит через весь спектакль, словно Владимир и Эстрагон знают, что играют в ожидание Годо, поэтому и обмениваются ключевыми репликами с легкой иронией. Вытоптов нашел органичную среду для абсурдной пьесы ирландского драматурга: разговоры о Боге, смысле жизни и человеческих отношениях вполне реалистичны в стенах квартиры, в кругу друзей, после бессонной ночи и затянувшегося утра, когда время будто останавливается и не существует никаких тем, кроме вечных. Это поколенческая точка узнавания: коробки от пиццы давно опустели — и тянет поговорить. Впрочем, кем приходятся друг другу Владимир и Эстрагон — вопрос открытый: их можно рассматривать и как возлюбленных, и как друзей, и как простых знакомых, которые по каким-то причинам оказываются связаны сильнейшим взаимным влиянием. Зеленочные стигматы на ногах Эстрагона и на руках у Владимира позволяют увидеть в них тех двух разбойников, которые были распяты вместе с Христом, а теперь задумываются о покаянии (хоть в чем-нибудь) и ждут Годо (или второго пришествия). Бандитские повадки главных героев — тоже находка Кирилла Вытоптова. Владимир постепенно присваивает «потерянные» вещи Поццо (Олег Ребров ) — трубку, освежитель для рта, часы. Затем они с Эстрагоном и вовсе заставляют Поццо и Лакки (Григорий Калинин ) отдать свои наряды, чтобы повторить их странные отношения взаимозависимости и страха (поиграть в них). Поццо и Лакки одеты, как два официанта: герой Реброва облачен в роскошный смокинг и черно-белые штиблеты, персонаж Калинина, как и положено слуге, выглядит не так стильно (он будто насильно одетый в пиджак старшеклассник). Их стиль — танец и немного ретро. Они Владимир и Эстрагон прошлого поколения, стиляги как предтеча хипстеров. Желание двух личностей разойтись перерастает в патологическую зависимость одного от другого. Лишенное времени и географии пространство Беккета у Вытоптова как минимум погружено в современность: узнаваемые фирменные стаканчики популярных кофеен, ведерко с жареной курицей KFC, микроволновка, ноутбук. Прорисовывающуюся реалистичность режиссеру приходится компенсировать собственными абсурдистскими миниатюрами, которые Матвеев и Паль исполняют так, будто все происходит в компании невидимых людей. Вытоптов не отменяет «четвертую стену», но делает публику сопричастной: диалоги Владимира и Эстрагона происходят не просто перед зрителем, — а для него. Словно запальчивая ссора в людном месте, участники которой начинают «работать на толпу». Александр Паль то смущенно улыбается, то срывается на крик, то высокопарно, но иронично, повторяет за Поццо мудреное слово «достодолжно». Тот же умышленно вовлекает посетителей в фиктивный диалог. Ребров обращается с монологом о курении не столько к главным героям, сколько к залу: «…не в моих привычках выкуривать две трубки подряд… вы сами, наверное, не курите?» Широко улыбающийся Поццо в исполнении Олега Реброва — настоящий трикстер, появляющийся из ниоткуда, словно дух, материализовавшийся в углу кухни-ванной, который даже ограбление может повернуть в свою пользу. Тут режиссер дает зрителю еще один намек, кто же такой Годо: в качестве мальчишки-посыльного на сцену вновь выходит Григорий Калинин, прячущий лицо за стопкой коробок из-под пиццы. Возможно, Поццо, так старательно коверкавший имя Годо у Беккета и так раскатисто смеявшийся над обознавшимся Владимиром у Вытоптова, и есть Годо (или, что еще неожиданнее, Лакки – это Годо, сообщающий о том, что он не может прийти)? «В ожидании Годо» Кирилла Вытоптова напоминает Лакки, который, чтобы развлечь Владимира с Эстрагоном, сначала танцует, а потом думает («Как-никак, это естественный порядок вещей», — говорит Поццо). В этой квартире порядок вещей — естественный, но иногда ее обитателям хочется совершить ритуальное самосожжение или расчесать невидимую бороду. Тут абсурдный юмор Вытоптова вступает в борьбу с абсурдизмом Беккета, а новая постановка «В ожидании Годо» начинает напоминать вольную кавер-версию пьесы. Впрочем, с такими узнаваемыми портретами поколения это вполне закономерно.
